О воспитании детей

О воспитании детей

Цель, которая, по существу, соединяется с браком – рождение детей – в христианстве получает высшее нравственное значение как приготовление новых членов Царства Божия на земле. Хотя родители одинаково обязуются заботиться о благосостоянии и воспитании детей (2Кор. 12, 14; Евр. 12, 9; Кол. 3, 20; Еф. 6, 4; 1Тим. 5, 10), и сами одинаково пользуются от них известными обязательствами (Еф. 6, 1–3; Мф. 19, 19; Кол. 3, 20; 1Тим. 5, 1–4); но в деле воспитания, в отношении образования характера детей, христианская мать получает преимущественное значение, ибо это дело оказывается особенно сродным женской натуре и составляет ее особенную заслугу.

Эту мысль и высказывает апостол Павел в Послании к Тимофею вслед за тем, как представил основание для отстранения женщины от роли, ей не свойственной, и как бы в утешение женскому полу, подвергшемуся укоризне в лице прародительницы Евы, впадшей в преступление (1Тим. 2, 14). Жена спасется через чадородие (чадородия ради), если пребудет в вере и любви, и в святости с целомудрием (ст. 15).

Это не значит, что апостол ставил собственно чадородие необходимым условием спасения христианской женщины: это было бы явное противоречие тому, что сам же апостол говорит о спасительности безбрачия (1Кор. 7, 7 и дал.; 25; 38), было бы и весьма странно ввиду того, что многие женщины могут не иметь детей по тем или другим причинам. Выражение апостола указывает только на важность призвания женщины как матери.

Вне христианства это призвание имело ничтожное значение. У матери отнимали иногда даже заслугу в самом рождении и называли ее только носительницей. На Востоке и у древних народов ее часто устраняли от влияния на детей. Евреи ограничивали призвание матери преимущественно многоплодием. Некоторые даже из европейских законодательств отводят роль матери слишком пассивную и жалкую. Но в христианстве значение ее весьма велико, серьезно и священно. Не напрасно апостол прибавляет: если пребудет в вере и любви, и в святости с целомудрием. Это показывает, что не чадородие, собственно, служит к спасению женщины, а пребывание в вере, любви и пр., в которых она воспитывает и детей.

Женщина, как поясняет это место святой Амвросий, спасется через рождение детей в веру, т. е. и сама пребудет добродетельной и детей сделает такими же, и таким образом спасется. О добродетельной матери говорит апостол, а не о всякой, что она получит за детей великую награду и воздаяние. Напротив, небрежение о детях подвергает ее тяжкой ответственности на Страшном Суде Христовом.

Воспитательная деятельность христианской женщины вменяется в такое достоинство, которое в древней Церкви давало ей преимущественные права на диаконисское служение (1Тим. 5, 10). «Дело матери не родить: это дело природы, но воспитывать – вот дело матери, потому что это зависит от произволения. А чтобы тебе увериться, что не рождение чад, но хорошее воспитание их делает матерью, послушай Павла, который венчает вдовицу не за рождение, но за воспитание детей. Ибо, сказав: »Вдовица должна быть избираема не менее, как шестидесятилетняя... известная по добрым делам, – указал потом на главное из добрых дел. Какое же это дело? – Если она воспитала детей», – пишет Иоанн Златоуст. Сообразно с этим нравственно-воспитательным призванием матери любовь ее к детям должна иметь характер не только естественной привязанности и нежности, но и нравственной заботливости.

Что может быть естественнее любви к детям? Но и об этом апостол считает нужным напомнить (Тит. 2, 4), ввиду тех злоупотреблений, какие существовали в мире нехристианском. Что же касается любви в смысле нравственной заботы, то на это нужно было обратить особенное внимание, как на что-то новое, или, по крайней мере, весьма редкое для древней жизни. Мнение об общественном воспитании детей, две тысячи лет назад высказанное Платоном и в новое время поддерживаемое социалистами и коммунистами, противно христианскому воззрению (1Тим. 5, 4), которое в этом случае, как и везде восстанавливает естественный первоначальный закон человеческой жизни. В самом деле, сама природа связала ребенка самыми тесными узами с родителями и, в частности, с матерью. Сама природа, вложив в материнскую грудь источник первого питания для ребенка, хотела как будто этим самым показать нерушимость и святость ее права. Низводить женщину, как мать и как кормилицу, до роли публичной наемницы – это варварская идея. Избегать кормления по небрежности к ребенку, по желанию освободить себя от этой нелегкой и невеселой обязанности – вот что безнравственно и противно христианскому материнскому долгу.

Недаром женщина обладает и нравственными качествами такого рода, которые гармонируют с детской природой и делают ее для ребенка необходимой. Мать инстинктивно понимает нужды ребенка, который еще не говорит и едва способен думать. Если он плачет, она одна может успокоить его своим кротким и нежным голосом. Она одна может объяснить ребенку его первые детские впечатления. Развивающемуся детскому любопытству прекрасно соответствует материнская терпеливость; его резвость сдерживается мягкостью, его незнание никогда не испытывает над собой ее излишней строгости.

Что учитель вверяет только памяти нашей, то мать умеет вырезать на сердце; к чему он только едва возбуждает веру, к тому она внушает любовь. В этом отношении мать имеет преимущество и перед отцом. Она, собственно, создает нравственную атмосферу дома, которая в такой же степени служит питанием для нравственного существа человека, как физическая атмосфера для его телесного состава. Тогда как отец воспитывает более при помощи авторитета и разума, мать достигает того же результата лаской и нежностью сердца. Отец подчиняет себе волю ребенка большей частью посредством уважения к себе, а мать располагает этой волей при помощи любви.

Нередко семейство сравнивают с государством. В данном отношении отец является в нем как бы представителем непопулярной партии, которая всегда опирается на авторитет и подчинение, а мать – представительницей партии либеральной: она всегда склоняется в пользу слабости ребенка, в пользу его детской природы; объявляет ему прощение и милость. Она проникает в самые сокровенные изгибы характера дитяти, и, ослабляя принудительный отцовский элемент, благоприятствует свободному развитию природных способностей ребенка.

В педагогических средствах – гимнастике и музыке – находят как бы некоторое указание на отцовский и материнский элемент в воспитании. Гимнастика – это твердая сила воспитания, предлагаемая отцом, которая научает дитя побеждать самого себя, бороться с затруднениями, быть свободным и, в то же время, человеком долга; музыка – это кроткое воспитание матери, которая баюкает дитя нежным словом, заглушает в нем противные порывы и, в то же время, не уничтожает его воли.

Не то же ли психологическое основание лежит и в наставлении апостола Павла родителям, когда отцам он предписывает не раздражать детей (Еф. 6, 4; Кол. 3, 21) и тем как бы хочет строгий авторитет отца смягчить добрым и нежным чувством; а матерям, предписывая любовь (Тит. 2, 4), дает понять, что это чувство должно быть не простой только естественной привязанностью, доходящей до слабости в нравственном отношении, но разумно-нравственной любовью (1Тим. 2, 15).

Сблизив мать с ее ребенком, сама природа как бы хочет указать, кому она вручает наше первоначальное нравственное воспитание. А если все наши чувства, мнения и вкусы развиваются под непосредственным влиянием матери, то отсюда понятно само собой все ее великое значение для нашей будущности. Многие великие люди говорили, что они всем обязаны нежным заботам своих матерей. Впрочем, нет нужды указывать примеры материнского влияния на детей, которое всегда и везде существовало, хотя далеко не всегда было беспрепятственно и признавалось законным.

Христианство же не только признает это влияние вполне законным и необходимым, но и, направляя его к целям чистым, нравственным, делает источником славы для женщины. «Педагогика,– говорит Климент Александрийский, – есть наука благочестия, которая научает, как достигать познания истины, и которая верно наставляет на путь, ведущий к небу».

Не отвергая никаких полезных знаний, пригодных в жизни и согласных с человеческим назначением, христианство на первом плане поставляет нравственное воспитание; оно хочет сделать из ребенка прежде всего истинного человека-христианина, который на всех поприщах будет исполнителен, честен, надежен.

Вот как рассуждает святой Златоуст об этом предмете: «Не так полезно образовать сына, преподавая ему науки и внешние знания, посредством которых он станет приобретать деньги, сколько научить его искусству презирать деньги... Богат не тот, кто заботится о большом стяжании имения и владении многим, а тот, кто ни в чем не имеет нужды. Это внушай твоему сыну, этому учи его: в этом величайшее богатство. Не заботься о том, чтобы сделать его известным по внешней учености и доставить ему славу, но старайся о том, чтобы научить его презирать славу настоящей жизни; от этого он будет славнее и знаменитее. Это возможно сделать и богатому, и бедному, этому поучаются не от светских учителей и не при пособии наук, а из Божественных Писаний... С таким (т. е. нравственным) образованием сын твой и в свете будет самым приятным человеком: все станут уважать его, когда увидят, что он не вспыльчив и не домогается власти; впрочем, он получит власть и не домогаясь ее, и у царя будет в большом почете. Ибо такому нельзя укрыться: во множестве здоровых один может остаться незамеченным; но если между множеством больных найдется один здоровый, то слух о нем скоро достигнет ушей царских, и ему будет поручено начальство над многими... Если люди, занимающиеся изображениями царей, пишущие их портреты, пользуются большим почетом, то мы, которые украшаем образ Царя Небесного (ибо человек есть образ Божий), не будем ли наслаждаться гораздо большими благами за то, что восстановляем Божие подобие? Именно с этим может сравниться добродетель души, когда научим детей быть добрыми, нераздражительными, непамятозлобивыми, готовыми на благодеяния, человеколюбивыми (что все свойственно Богу), и когда наставим их не дорожить земными благами».

При такой задаче призвание женщины оказывается необычайно важным и серьезным. Это призвание прежде всего от нее самой требует надлежащего умственно-нравственного развития, образования. Нормальное воспитание детей, с какой стороны его ни рассматривать – физической ли только, умственной, или нравственной – невозможно без знаний, без надлежащего образования самого воспитателя.

Ввиду же всей важности и серьезности семейного значения женщины нет основания для тех жалоб, которые иногда высказываются в наше время. Жалоб на ничтожество значения женщины в жизни, до тех пор, пока она не будет допущена к разного рода внешней общественной деятельности. Семейное, воспитательное значение может возвышать честь и достоинство женщины даже более всякого рода внешних дел и занятий. Так же и отсутствие той политической власти, в которой некоторые видят величайшее благо для женщины с избытком вознаграждается для женщины той властью, какой она пользуется в частной жизни, воспитывая в семье мужчин и женщин, которым придется в свете исполнять мужские или женские обязанности. Образовать характер рода человеческого, конечно, значит иметь больше власти, чем может ожидать женщина, получив права избирать членов парламента, или участвовать в законодательных трудах.

Воспитательная обязанность указанного характера была верно понята и строго выполняема многими христианскими женщинами первых веков. Позаботившись предварительно о своем собственном нравственном и умственном развитии в духе Христовой веры, они старались и детей сделать добрыми, честными, истинными христианами, достойными гражданами неба, наследниками вечного блаженства.

Так, Евника, вместе с Лоидой, воспитали Тимофея, впоследствии епископа и сотрудника апостола Павла. В Листре и Иконии, где проходил Павел с проповедью, христиане свидетельствовали о Тимофее как о собрате, отличном по знаниям и благонравию. Апостол ясно видел, сколь добрые семена посеяны в этом человеке, поэтому взял его с собой, и Тимофей действительно оправдал надежды Павла. Он сделался преданнейшим учеником и другом апостола, деятельным его помощником и спутником в деле проповеди. Апостол рукоположил его во епископа в городе Ефесе и написал к нему два послания с целью дать ему разного рода пастырские наставления и укрепить его в служении, как пастыря еще юного, не вполне опытного и не чуждого увлечений; но в одном месте апостол высказал, между прочим, что он не может сомневаться в чистоте веры Тимофея уже и потому одному, что хорошо помнит, какими истинно христианскими качествами отличались его мать и бабка, под влиянием которых он воспитывался (Деян. 16, 1–3; 1Тим. 1, 3; 2Тим. 1, 5–6).

Еще во времена Спасителя сказалось благотворное материнское влияние. В конце своего служения Христос торжественно въезжал в Иерусалим (Мф. 21). Народ с восторгом встречал Его, и дети радостно восклицали: «Осанна Сыну Давидову!»

Недовольные этим, книжники и фарисеи еще более вознегодовали, услышав детское приветствие. Они видели, что это кричат будущие христиане, будущие проповедники и мученики за веру Христову; они видели, что нарождающееся поколение воспитывается не в тех идеях, не в том нравственном направлении, какое они хотели дать. Можно догадаться, от кого дети научились так приветствовать Спасителя. Их матери, горячие почитательницы Христа, научили их тому.

Из времен гонений известно много случаев твердости в вере детей, воспитанных матерями-христианками. «Сын мой, – говорила одна мать своему сыну во время гонений, – не считай твои годы, но с самых юных лет начинай в сердце твоем носить истинного Бога. Ничто в свете не достойно столь горячей любви, как Бог; ты скоро увидишь, что для Него оставляешь, и что в Нем приобретаешь». Такие внушения не оставались тщетными. «От кого узнал ты, что Бог един?» – спрашивал языческий судья одного христианского отрока. Отрок отвечал: «Этому научила меня мать; а мою мать научил Дух Святый и научил ее для того, чтобы она меня научила. Когда я качался в колыбели и сосал ее грудь, тогда еще научился веровать во Христа».

Особенного внимания заслуживают в этом отношении знаменитые матери трех великих святителей Церкви IV века. Святая Эмилия, бывшая замужем за славившимся в Малой Азии адвокатом Василием, в своем собственном воспитании многим обязана благочестивой Макрине, матери своего мужа. Макрина была ученицей святого Григория Чудотворца, епископа Неокесарийского. Во время Диоклетианова гонения, в начале IV века и после, она и муж ее были в числе тех, которые решились лучше скитаться из одного места в другое, терпеть нищету, голод и разные бедствия, чем изменить вере. Впоследствии внук ее, святой Василий Великий писал о ней к неокесарийцам: «О вере моей какое доказательство может быть яснее того, что воспитан я бабкою, блаженною женою, которая по происхождению ваша? Говорю о пламенной Макрине, от которой изучил я слова блаженнейшего Григория, которые и сама она сохраняла как дар предания, и в нас, еще малютках, запечатлевала, образуя нас догматами благочестия».

По смерти мужа, на руках Эмилии осталось девять детей. Всех их она воспитала в глубоком благочестии. Трое из них впоследствии были епископами и великими учителями Церкви: Василий Великий Кесарийский, Григорий Нисский и Петр Севастийский. Из дочерей старшая Макрина прославилась строгим подвижничеством, обширным образованием и благотворным нравственным влиянием на младших братьев и сестер и даже на саму мать, хотя последняя сама стояла на высокой степени нравственного совершенства. Феосевия посвятила жизнь свою на то, чтобы быть верной помощницей брату Григорию в чине диакониссы. Память ее прославил великими похвалами святой Григорий Богослов. Дети еще одной из дочерей Эмилии начальствовали в кесарийской обители.

Святой Григорий Богослов с восторгом говорит об Эмилии: «Она подарила миру столько и таких светильников, сыновей и дочерей, брачных и безбрачных; она счастлива и плодовита, как никто. Три славных священника; одна участница в тайнах священства; и прочие – лик небожителей. Изумляюсь, какая это богатая семья Эмилии! Благочестивая кровь – собственность Христа; таков корень! Превосходнейшая! Вот награда твоему благочестию: слава сыновей твоих, с которыми у тебя одни желания».

Сын Эмилии – Василий Великий с торжеством указывал врагам своим на то, что его учила вере мать. И правила христианского закона были так укоренены в нем, что родители уже не опасались за сына, когда он впоследствии отправился учиться у языческих наставников философии, красноречию и правоведению.

В то же самое время и при таких же счастливых семейных условиях воспитывался в другом городе Каппадокии – Назианзе, друг Василия, молодой Григорий, впоследствии великий богослов и епископ Константинопольский. О матери его, благочестивой Нонне, мы знаем уже, какое влияние оказала она на мужа, обратив его в христианство. Ее влияние на детей не менее велико и благотворно.

«Мать моя, – пишет Григорий, – наследовав от отцов святую веру, наложила и на детей своих эту золотую цепь». Сын молитв материнских, Григорий, во исполнение ее обета, был посвящен Богу и «от самых пеленок воспитан во всем прекрасном, совершеннейшие образцы которого он постоянно для себя видел дома».

Кроме Григория, известен еще сын Нонны – Кесарий, знаменитый не только по врачебному искусству при дворе императора Юлиана, но и по христианскому благочестию и твердости в вере. Дочь Горгония, прославленная Григорием в надгробном слове, представляет образец высоконравственной христианки.

Анфуса, мать Златоуста, овдовев в двадцать лет, не захотела вступить во второй брак, а вся отдалась обязанностям христианской матери; она занялась воспитанием сына, благоразумно управляла его имением, старалась дать ему обширное и прочное образование, особенно же, основательно познакомить его со Священным Писанием. От матери получил первые уроки христианской нравственности знаменитейший учитель нравственности. Ничто впоследствии не могло изгладить этих уроков из души его: ни поучения языческих наставников, ни примеры товарищей, ни увлечения юности.

Нельзя умолчать и о знаменитой Монике, которая представляет замечательный образец не только супруги, но и матери. «Я обязан ей вдвойне жизнью, – говорит блаженный Августин, сын ее, – потому что она рождала меня и плотски для временной жизни, и духовно для жизни вечной... Она, истинно воспитывая своих детей, каждый раз снова в болезнях рождала их (Гал. 4, 19), когда видела удаляющимися от Господа». Августин получил от матери первые уроки христианской веры и нравственности. В детстве, не успев укрепиться в христианстве, а с другой стороны, отличаясь необыкновенной живостью и горячностью натуры и живя в кругу развратных товарищей, он вскоре увлекся примером их и стал вести жизнь беспорядочную, развратную, даже впал в манихейскую ересь.

Первоначальная судьба его, отчасти сходная с судьбой Златоуста, в этом отношении, однако же, имеет глубокое различие. Златоуст остался верен началам, положенным матерью, несмотря ни на какие увлечения юности. Не то было с Августином. Правда, он сам утверждает, что пробуждавшиеся по временам воспоминания детства влекли его к Богу, но юношеские страсти подавляли это стремление. Сильно печалилась Моника, узнав о падении своего Августина. Дни и ночи проводила она в слезах, умоляя Господа Бога возвратить ей сына, которого она оплакивала, как умершего, так как жизнь и спасение души его были для нее одинаково дороги; а она видела, что душа его в опасности. «Она оплакивала меня, – рассказывает Августин в своей «Исповеди», – более чем плачет мать над умершим ребенком своим; ибо видела меня мертвым для Тебя. Ты услышал ее, Господи! Ты не отринул слез ее, которые лились обильными потоками всякий раз, как она возносила к Тебе молитву свою. Не Ты ли, Господи, послал ей это успокоительное сновидение, после которого она снова позволила мне жить в ее доме и вкушать пищу за ее столом, чего она не допускала с тех пор, как я увлекся столь противными ей убеждениями!»

И сама мать убеждала Августина и просила одного святого епископа поговорить с сыном, чтобы обратить его, но, по-видимому, все было напрасно. Епископ, впрочем, утешал Монику, говоря: «Успокойся и продолжай молиться; невозможно, чтобы погибло чадо стольких слез».

Между тем Августин уехал против воли матери сначала в Рим, потом в Милан учителем красноречия. Не снеся разлуки с сыном, мать его прибыла в Милан. Она воспользовалась тем мучительным настроением, в каком находился ее сын, под влиянием проповедей знаменитого миланского епископа Амвросия. Моника познакомилась со святым епископом, советовалась с ним о сыне, слушала его наставления; а он часто говорил Августину о счастье иметь такую мать.

Долгое время происходила борьба в душе Августина. Но вот молитвы матери были услышаны, заботы ее о погибающем сыне увенчались успехом. Столько лет блуждая без Бога, разочарованный, истерзанный страстями, он снова обратился к Нему. Он решился оставить свою кафедру и удалился с матерью и другом Алипием в загородный дом, где оба друга стали готовиться к Святому крещению молитвою и чтением Священного Писания.

Моника помогала новообращенным; сердцем, исполненным живой веры и любви, умом, издавна обращенным к Господу, понимала она то, что им было еще недоступно. «Нам казалось, – говорит Августин, – что не слабая женщина, а великий муж восседает между нами, и мы спрашивали, из какого небесного источника текут ее слова».

Возвращаясь вскоре затем с сыном на родину, благочестивая Моника не доехала до Африки. Казалось, она только ждала обращения сына, чтобы отойти ко Господу, к Которому постоянно стремилась всеми чувствами и мыслями своими. Она могла теперь радостно умереть; она совершила свое дело: исторгла сына из омута страстей и безверия, дала Церкви верного и славного служителя; показала христианским матерям, как сильны моления, заботы и слезы матери, как много может сделать женщина, одушевленная христианской верой и любовью.

Долго не мог утешиться Августин, оплакивая такую мать. «Скорбь моя утихла, – пишет он, обращаясь к Богу.– Но потом пред душою моею снова предстал образ смиренной рабы Твоей, так внезапно оставившей нас; мне опять живо вообразилось ее благочестивое хождение пред Тобою, ее боголюбезное, любвеобильное, самое нежное и кроткое обхождение с нами; и мне сладко было плакать пред очами Твоими о ней умершей, которая обо мне столько лет плакала, чтобы увидеть меня живущим пред Твоими очами».

Перед такими-то великими женщинами христианства, воспитывавшими даже целые поколения – честные, добродетельные, святые, – не могли не преклоняться с удивлением и сами язычники. «Что это за женщины у христиан!» – восклицал Ливаний, один из знаменитых ученых-язычников IV века, который сам имел своей профессией воспитание и образование юношества, но не видал таких великих плодов, каких достигла тихая, не видная для мира, воспитательская деятельность христианских матерей.

А.Н. Надеждин