О супружеском долге

О супружеском долге

Гармония супружеских отношений служит условием высокого счастья жизни обоих супругов. «Если всякий будет исполнять свой долг, тогда все будет твердо: ибо, видя себя любимою, жена бывает дружелюбна и покорна, а встречая повиновение, муж бывает кроток», – замечает Златоуст.

Но, говорят, супружеские отношения основываются на таких чувствах, которые нельзя превращать в долг, в право. Что за любовь по приказанию, что за преданность по заповеди? Страсть так приятна сама по себе. Может ли она заимствовать в грустном принуждении ту силу, которой не может почерпнуть в своей собственной прелести?

Христианство, возбуждая в нас любовь вообще к людям, как нашим братьям во Христе, вовсе не принуждает нас к любви супружеской внешней, насильственной, не основанной на свободе (1Кор. 7, 39), на внутренней симпатии, на нравственных влечениях супругов. Напротив, христианство о том и заботится, чтобы супружеские отношения имели эту внутреннюю основу, которая гарантирует их от непрестанных столкновений и раздора. Но, не освящая брака по расчету, или принуждению, христианство, как мы знаем, супружескую любовь не ограничивает страстью, не признает последнюю внутренней основой брака и не вверяет судьбу его этому слепому и прихотливому водителю.

Если всякая нравственность стремится к тому, чтобы не предоставлять чувства самим себе, а подчинять их требованиям разума и долга, то, конечно, нравственность христианская стремится к этому по преимуществу. Это не есть принуждение, не есть насилие. Это – гарантия человеческого достоинства. Предоставленная самой себе, любовь супружеская легко переходила бы только в чувственное наслаждение, по удовлетворении которого являлось бы охлаждение и разрыв супружеских отношений; но опирающаяся на начала нравственные, на сознании долга, подчиненная разумно-нравственным требованиям, она постоянна и неисчерпаема. Чем более супруги вооружатся памятованием слова «должен», тем энергичнее заставят замолкнуть: он – мужское непостоянство и наклонность к разврату, она – инстинкты кокетства; тем более любовь их, питаемая всеми этими жертвами, воспламенится и облагородится. Как государство, так и семья, не могут жить без руководства долга. Долг заставляет честно трудиться, призывает на службу обществу, с какими бы иногда неприятностями и испытаниями это ни соединялось, сколько бы это ни противоречило эгоизму, стремлениям к личному спокойствию и удовольствиям.

Итак, верным исполнением своего долга каждым из супругов, поддерживается гармония и прочность супружеских отношений. Но ведь легко может случиться, что требования долга будут нарушаться одной из сторон: не разрушает ли это гармонию брака, не вызывает ли и другую сторону на отступление от своей обязанности и не ведет ли к разрыву супружеских отношений? Отсюда и самое требование нерасторжимости брака не обусловливается ли точным исполнением каждой из сторон своих супружеских обязанностей? Этого нельзя сказать. Христианство не считает гармонию супружеских отношений совершенно разрушенной в том случае, если одна из сторон не помнит своего долга. Напротив, гармония эта может поддерживаться и даже вполне восстановиться верностью долгу другой стороной. Мысль апостола Павла, высказанная им относительно смешанных браков, имеет некоторое приложение и к данному случаю. Ибо неверующий муж освящается женою верующею, и жена неверующая освящается мужем верующим (1Кор. 7:14).

Но каким образом муж будет видеть в жене Церковь, повинующуюся Христу, и любить ее, если она по Своим поступкам далеко не такова? Или каким образом жена может видеть в муже Христа, когда он злодей, негодяй? Можно ли повиноваться такому мужу, как Христу?

Относительно любви мужа мы говорили уже выше, что она не может уничтожаться непокорностью жены, напротив, еще более возрастает и достигает даже победы над злым нравом жены. В самом деле, трудно предположить, чтобы несмотря на всю любовь мужа, его заботы о ней, преданность и самоотвержение, жена, как бы она ни была дурна, не оценила этого и не примирилась с мужем.

Так Христос покорил Себе Церковь, которая некогда была, как говорит Златоуст, порочнее и безобразнее всякой жены. В том-то и заключается высокогуманный и глубоко верный взгляд христианства на человеческую природу, что оно верит в усовершимость этой природы, в нравственный прогресс человечества. Тем-то и высока, и отлична от всех христианская нравственность, что она не избавляет нас от наших обязанностей к другим, когда другие нарушают свои обязанности в отношении к нам. Иначе никогда не могло бы быть мира между людьми. Христианин любит своего врага, и часто из врага делает его другом; он благословляет проклинающих его, и те умолкают. И кто сделает вам зло, если вы будете ревнителями доброго? (1Пет. 3:13).

Так и в семейных отношениях. Муж действительно может быть жесток, может оскорблять жену; однако же это не мешает жене повиноваться ему, как Господу, относиться к нему так, как велел Христос, – с любовью, покорностью, уступчивостью, без заносчивости, без стремления властвовать над ним (1Тим. 2:12). Как особа государя является священной для христианина, как облеченная свыше верховною властью, так и жена христианка должна взирать на своего мужа, как бы он ни исполнял свой долг, как бы мало ни было в нем разума и верности. Христианин, несмотря на все нравственные безобразия того или другого лица, видит в нем все-таки человеческую личность, своего брата, сына Божия, и относится к нему с терпением и снисходительностью. Правда, указанные отношения людей, в частности, супругов между собой весьма трудны и при низком уровне нравственного развития даже невозможны, но христианство, собственно, и заботится о возвышении этого уровня, указывает средства к тому.

Трудно положение угнетаемой супруги, но ведь не легки и другие условия истинно человеческой жизни: нелегко прощать обиды врагу, нелегко всегда быть честным, трудолюбивым, поддерживать свое человеческое достоинство; между тем, человек нравственный от этого не отказывается. Даже в язычестве мы находим примеры нравственной силы и самообладания. Указав на пример Сократа, который, по преданию, терпел злую жену, Златоуст замечает в одной из своих бесед: «Мне весьма прискорбно, что и язычники превосходят нас».

Не жестоко ли, скажут, подчинять жену тирану-мужу и делать жертвой его произвола, в особенности такую жену, которая умнее его, образованнее и проч.?

Но дозволить ей не подчиняться и на грубости мужа отвечать тем же – не значит облегчать участь жены, напротив, это означает совершенно расстроить супружеские отношения и подвергнуть жену только большим оскорблениям и проявлениям грубой силы мужа. Допустить же развод – значит отказаться от высоконравственного значения супружества и снова ввергнуть женщину в бездну тех зол нехристианского брака, о которых было говорено выше. Да и вообще развод не только не уничтожает семейных раздоров, но как бы признавая их законность и нормальность, только поощряет их.

Если принять принцип развода как средство против раздоров и правонарушений, тогда пришлось бы постоянно разводить людей между собою и ссорить человеческие общества, и все-таки не уничтожить зла. Между тем зло это искореняется с возвышением нравственного уровня людей, к чему стремится христианское воспитание.

Поставляя жене в обязанность, несмотря ни на какие дурные свойства мужа, любить его, быть покорной ему и уступчивой, христианство видит в этом средство для водворения мира в супружеских отношениях и восстановления семейного счастья. И чем умнее и образованнее жена, тем покорность ее мужу обязательнее и легче с одной стороны, а с другой плодотворнее, ибо не порабощая ее мужу, она часто доставляет ей высокое нравственное торжество. Христианство находит для жены вполне возможным покорить таким образом даже неверного мужа, не христианина (1Пет. 3:1–2; 1Кор. 7:16). «Если муж будет язычник, то он скоро обратится; если христианин, то будет лучше», – пишет Златоуст.

Не обязанная, разумеется, исполнять каких-либо противозаконных требований мужа, его прихотей, противных вере и нравственности, христианская жена старается вести себя, однако ж, с такой осторожностью и скромностью, чтобы не впасть в заносчивость и высокомерие. В самих своих действиях, по-видимому, несогласных с волей мужа, она показывает, что не мужу, собственно, хочет противоречить, не пред ним упорствовать, но не хочет быть противницей Закона Божия. Всякий отказ от исполнения несправедливых требований может носить характер величайшей покорности, любви и кротости; а может быть и груб, дерзок, пренебрежителен. Последнее-то и не согласно с поведением христианской супруги; против этого-то апостол и писал: учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии (1Тим. 2:12). Напротив, первый способ действия может иметь весьма благотворное влияние на злого мужа и таким образом быть источником славы жены. Так христианство, ставя человека среди всех опасностей жизни, вооружает его нравственными средствами, с которыми он не только сам остается непобежденным, но еще становится победителем. «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков, – говорил некогда Спаситель Своим ученикам, – итак будьте мудры, как змии, и просты (кротки, незлобивы), как голуби (Мф. 10:16). Эти слова Спасителя могут относиться, конечно, к каждому христианину и, в частности, к женам. Этим советом они могут пользоваться и в случае религиозных разногласий с мужьями. Жены, повинуйтесь своим мужьям, чтобы те из них, которые не покоряются слову, житием жен своих без слова приобретаемы были, когда увидят ваше чистое, богобоязненное житие (1Пет. 3:1–2; ср.: 1Кор. 7:16).

Таким образом, за женой признается такое же сильное нравственное влияние на мужа, на его исправление и усовершенствование, как это признано было и за мужем. Но жена в сем случае отнюдь не прибегает к каким-нибудь проявлениям власти, могущим только больше раздражать мужа, а действует влиянием своего скромного, покорного характера, необыкновенно смягчающего сердце мужа, примером своей чистой богобоязненной жизни, незаметно улучшающей и нрав мужа.

В самом деле, поведение, например, жены-христианки, естественно, должно сильно действовать на всякого мужа-язычника. Сравнивая скромный, беспорочный и благочестивый образ жизни такой жены с поведением языческих женщин – распутных, капризных и неверных, – каждый муж-язычник без труда приходит не только к уважению своей жены, но и к заключению в пользу той религии, служительницей которой является она. В этом случае действительно нет нужды в слове проповеди, действию которой в мужчине нередко препятствует грубость сердца и склонность к сомнениям. Поведение жены наглядным образом убеждает мужа в преимуществах христианской религии. При этом, с другой стороны, следует заметить, что выражение апостола: житием жен своих без слова приобретаемы были не исключает совершенно со стороны жены приличных женщине домашних наставлений, советов, увещаний по отношению к мужу. «Увещевай, советуй, убеждай, – взывает Златоуст к жене дурного мужа, – никакой учитель не может убедить так, как жена... Жена благочестивая и разумная скорее всего может образовать мужа и настроить его душу по своему желанию. Ибо ни друзей, ни учителей, ни начальников муж не будет так слушать, как благоразумную супругу, когда она увещевает и советует». Но апостол Петр хотел выразить собственно ту мысль, что постоянное, непосредственное влияние целой жизни жены, проникнутой духом христианства, может действовать на мужа помимо и лучше всякого слова.

Тертуллиан яркими красками описывает трудность положения христианки в доме мужа-язычника, когда ее религиозные убеждения должны были бороться с любовью к мужу и вообще с супружескими обязанностями; но в надежде своей жизнью исправить мужа и привлечь его ко Христу он находит для нее лучшее утешение и подкрепление. «Жена, удостоившаяся добродетелями своими приобрести благодать Божию, вероятно, внушит мужу-идолопоклоннику столько уважения к себе, что не будет бояться найти в нем ни тирана, ни предателя. Он станет удивляться добрым ее делам, зная их по благородным поступкам. Он увидит, что она во многих отношениях достойнее его, и усиливающееся в нем почтение к ней не укоснит, может быть, сделать его новообращенным».

«Если и не привлечешь мужа к общению в правых догматах, – замечает Златоуст, – то по крайней мере заградишь ему уста и не допустишь хулить христианство. А это не маловажное, но весьма великое дело, – чтобы наше учение было уважаемо за наше поведение».

История христианской Церкви представляет нам много примеров того, как некоторые христианки, имевшие мужьями грубых язычников, не только умели уживаться с ними, но и оказывали на них свое благотворное влияние.

Благочестивая Нонна, в Каппадокии в IV веке, долго трудилась, чтобы обратить к христианству своего супруга Григория (отца св. Григория Богослова). «Жена, данная Богом моему родителю, – говорит Григорий Богослов, – была для него не только сотрудницею, что еще не очень удивительно, но еще и руководительницею; она сама словом и делом направляла его ко всему прекрасному. Считая для себя обязанностью во всем прочем повиноваться мужу, по закону супружества, в деле веры и благочестия она не устыдилась быть его наставницею... Часто молилась о его спасении с горячими слезами, часто обращала она к нему речь, исполненную самой сильной любви, а иногда христианских угроз, увещаний и т. п. При этом ничто так не действовало на отца, как ее кроткий христианский нрав, ее пламенное благочестие, пред которым всего скорее смягчается душа и силою которого охотно склоняется к добродетели».

Постоянно падающая капля воды должна была наконец пробить скалу. По-видимому, Нонна много раз умоляла мужа петь с ней псалмы. Но вот однажды Григорий увидел во сне, будто он пел вместе с женой псалмы. Сон этот произвел на него сильное впечатление; а Нонна увидела в этом действие Божие и сумела искусно воспользоваться благоприятным впечатлением. Он принял крещение и был впоследствии епископом города Назианза.

Также о сестре своей Горгонии святой Григорий Богослов замечает: «Она обратила к вере мужа своего и имела в нем не строптивого господина, а благого сослуживца...». В ней строгость не казалась угрюмостью, а обходительность – вольностью; но в одной было видно благоразумие, в другой – кротость.

Еще более замечательна в этом отношении история Моники, матери блаженного Августина (IV в.). Муж ее, Патриций, был язычник, человек безнравственного, вспыльчивого и раздражительного характера. Но своей кротостью и непоколебимой твердостью правил Моника сумела внушить ему любовь и уважение к себе и обуздать грубость его нрава настолько, что он не решался делать ей какое-либо насилие. Она великодушно переносила его неверность, так что не заводила с ним о том и речи, чтобы не возбудить взаимной вражды. Она умела не противоречить гневному мужу ни делом, ни словом. Но когда он приходил в себя и успокаивался, тогда она, улучив удобные минуты, представляла ему неосновательность его действий, если он действительно без причины выходил из себя, давая ему тут же сознавать и чувствовать это.

Подруги Моники немало удивлялись ей и просили открыть им секрет такого влияния на мужа. Моника обвиняла их язык и указывала на христианскую заповедь о покорности, кротости и безмолвии жен перед мужьями. Между тем некоторые из ее подруг вели себя с мужьями более мягкими – совершенно иначе: они часто спорили, бранились, шли наперекор, и результатом такого действия являлись всегда только большие страдания их же самих, конечно, вследствие преобладания физической силы мужей, так что следы дурного обращения с ними оставались на их обезображенных лицах. Только нравственные, христианские средства, какими пользовалась Моника в обращении с мужем, совершенно обезоруживали грубого язычника.

Влияние Моники на Патриция постепенно росло. Сначала он, оставаясь сам пока еще неверующим, не отнимал у благочестивой жены права воспитывать сына в духе христианства: а впоследствии сам обратился ко Христу, именно под влиянием не столько слов, сколько примера святой жизни жены.

Выше мы видели и другие примеры благотворного влияния жен христианских на мужей-язычников, которые вследствие этого влияния иногда не только сами принимали христианство, но и распространяли его между своими подчиненными или же покровительствовали ему.

Нужно, впрочем, заметить, что бывали и такие случаи, когда язычники еще более ожесточались, если жены их принимали христианство: доброе поведение последних как бы служило для них нестерпимой укоризной и поводом к непримиримой ненависти. По свидетельству Тертуллиана, они иногда прогоняли от себя жен-христианок, или же преследовали их, делали им насилия и сами проводили жизнь распутную. В таком случае иногда жены считали справедливым искать развода. У святого мученика Иустина есть рассказ, приводимый и Евсевием, о том, как одна христианка, имевшая дурного и распутного мужа-язычника, чтобы, живя с ним, не сделаться участницей его непотребств и нечестия, развелась с ним и удалилась. Святой Златоуст, в объяснение слов: Если же неверующий хочет развестись, пусть разводится (1Кор. 7, 15), замечает: «Что значит, если неверный хочет развестись? Например, если он повелевает тебе приносить жертвы и участвовать в его нечестии, по праву супружества, или же оставить его, – то лучше оставить брак, нежели благочестие. Брат или сестра в таких случаях не связаны (1Кор. 7, 15). Если неверный ежедневно оскорбляет и заводит ссоры, то лучше разлучиться. Это выражает апостол словами: к миру призвал нас Господь (1Кор. 7, 15).

Неверный сам подает повод к разводу, подобно как и прелюбодействующий».