О семье, браке и разводе

О семье, церковном и гражданском браке, о разводе

Если христианство установило взгляд на женщину как на человеческую личность, имеющую одинаковые с мужчиной значение и права с нравственной, общечеловеческой точки зрения, то очевидно, что и во всех частных положениях жизни оно уже не может мыслить ее вне этих прав.

Отношения к ней мужчины во всех случаях должны быть прежде всего проникнуты этим духом; роль ее в семействе или в обществе не может уже допускать чего-либо унижающего ее человеческие достоинства.

Впрочем, это еще не исключает некоторых особых условий в жизни женщины, определяющихся ее специфическими женскими особенностями. Переходя теперь к рассмотрению этого своеобразного значения женщины с христианской точки зрения, мы должны показать, в какой мере христианство признает такое значение. В каком отношении это последнее находится к общечеловеческим правам женщины? Остается ли христианство постоянно верно своему общему, уже известному нам принципу в учении о значении женщины в частных условиях ее жизни как жены, матери и т. п. или же отступает от этого принципа, как иногда думают?

В силу естественного, всеобщего закона происходит взаимное влечение одного пола к другому. Закон этот присущ всему животному миру. Но у людей, как существ разумно-нравственных, и взаимное влечение полов должно подчиняться не простым инстинктивным требованиям животной натуры, но сообразовываться с разумно-нравственными началами. Отсюда взаимное влечение полов является в форме брака, те или другие условия которого всегда, так или иначе, отражаются на положении женщины. Чем ниже разумно-нравственное развитие людей, тем в более грубых формах являются взаимные отношения полов, и брак приближается даже к простому животному соитию.

Иисус Христос, Который собственно ничего не предписывал противного нашей природе, но, обуздывая ее животную сторону, старался особенно о развитии разумно-нравственных начал, предложил сообразно с этим и образец взаимных отношений между мужчиной и женщиной, основанный на этих началах.

Животный взгляд на женщину, под влиянием которого в ней видят только предмет чувственного наслаждения, исключительно ценят ее половую привлекательность, совершенно противен духу христианства. Кто смотрит на женщину с вожделением или сладострастием, преклоняясь пред ее телесной красотой и женскими прелестями, возбуждая в себе относительно ее нецеломудренные, похотливые желания, тот, по христианскому воззрению, приравнивается к прелюбодеям, а прелюбодеи уже не принадлежат к обществу верных. Они подлежат осуждению и Царствия Божия не наследуют (Мф. 5, 28; 1Кор. 5:1–13). Равным образом и женщина, старающаяся возбудить в мужчине своими внешними прелестями чувственные пожелания, совершенно унижает свое нравственное достоинство и подлежит осуждению.

В древности также запрещалось прелюбодеяние, но там под ним разумелось лишь внешнее действие преступления; на внутреннее расположение почти не обращалось внимания, ибо таков был уровень нравственного развития людей.

В христианстве же, как учении высшей нравственности, осуждается и внутреннее расположение, если оно нечисто, осуждается и помысел, если он преступен, хотя бы не был приведен в действие. Запрещение внешних преступлений здесь считается недостаточным; грех поражается здесь в самом своем основании, в самых сокровенных движениях человеческой души.

Эта высшая точка зрения на грех прелюбодеяния, очевидно, имеет для женщины весьма важное значение. Отселе она не предмет только чувственного наслаждения для мужчины, нравственное достоинство ее расширяется. Сообразно с таким взглядом на женщину является и высокое ее значение в браке.

Раскрывая Свое учение о браке (Мф. 19:3–15), Спаситель в основание его поставил закон Бога, данный при сотворении человека и, следовательно, присущий самой его природе.

По изображению Книги Бытия, первобытный человек, щедро наделенный от Бога всеми дарами Его благости, не вкушал вполне определенного ему блаженства, пока был один. Эти высокие дары не находили себе приложения, сочувствия. Его мысль искала другого существа мыслящего, его слово безответно и печально звучало в воздухе, его сердце, полное любви, искало другого сердца, равного ему, способного вполне понимать его движения и сочувствовать им. Все эти силы духа, конечно, так или иначе проявляли себя по отношению к Творцу, но Творец, как существо высочайшее, не был вполне доступен для человека – твари, не соответствовал уровню его человеческих стремлений. Другие же творения мира видимого по природе стояли ниже человека и тоже не могли отвечать его стремлениям. Человеку нужно было существо одной с ним природы.

«Не хорошо быть человеку одному, – говорил Творец, – сотворим ему помощника соответственного ему» (Быт. 2:18). И вот, Бог создал жену – существо одной природы с мужем.

Но это не новое творение, не внешняя или случайная прибавка, это как бы восполнение того же, еще не полного человеческого существа. Жена создана после мужа, очевидно, потому только, что человеку нужно было предварительно осознать свою неполноту и необходимость восполнения своего существа. Поэтому бытописатель, рассказывая в первой главе порядок творения, говорит, наконец, о сотворении человека: сотворил Бог человека, по образу Своему сотворил его: мужчину и женщину сотворил их (Быт. 1:27).

Сообразно с этим и первоначальные названия для мужа и жены тождественны и выражают только различие полов, не более. По-еврейски имя жены – Иша, а мужа – Иш. То и другое может относиться к понятию человека, как его виды: первое означает человека в женском роде, второе – в мужском. Отсюда и Адам взглянул на жену как на часть своего собственного существа: Вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей: она будет называться женою (Иша), ибо взята от мужа (Иш) своего (Быт. 2:23).

С появлением человека в его полном составе явился и закон супружеской жизни. Муж и жена получили заповедь о размножении своего рода, о господстве над всеми тварями и обладании всею землею, а также и заповедь о пище в раю, с известным ограничением (Быт. 1:28–29; 2, 17; 3, 2).

Таким образом, первобытная чета предназначалась жить одной жизнью. Она была тесно связана не внешней только, плотской, но и внутренней, нравственной связью. Выражение Бытия: Будут два одна плоть (Быт. 2:24), – указывает не на односторонность связи первой четы, но на ее близость и неразрывность, в силу которых муж не может, например, унизить жену, не унижая самого себя, не может отделить своих интересов, своей жизни от ее, так же и жена. Эту же мысль о тесноте связи, о гармонии жизни первобытной четы бытописатель высказал и в последнем стихе 2-й главы: И были оба наги, Адам же и жена его, и не стыдились.

Когда же, со времени нарушения первыми людьми должных отношений к Богу Творцу, нарушена была и гармония их взаимных отношений, появление дисгармонии прежде всего сказалось в чувстве стыда: И узнали они, что наги (3, 7).

Приняв в основание тот первоначальный идеал брака, христианство старалось обстоятельнее выяснить его и показало все условия и следствия, с таким браком соединенные.

Если мужчина и женщина составляют, собственно, две необходимые и равные по своей природе половины целого человеческого существа (Быт. 1:27), то соединение их в браке вполне нормально, равноправно и не может вести к подавлению той или другой половины. Во имя брачного союза разрушаются, по-видимому, самые тесные, кровные узы родителей с детьми.

«Оставит человек отца своего и мать, – говорил Иисус Христос словами Бытия против фарисеев, не признававших в браке тесного, внутреннего и неразрывного союза, – и прилепится к жене своей и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть» (Мф. 19:5–6).

Их половые особенности, как физические, так и нравственные, сливаются, взаимно восполняются и дают полный, нормальный тип человека. Отсюда, супружеская связь обязывает ко взаимному согласию, общению и неразъединению.

Ни та, ни другая половина не имеют каких-либо преимуществ в деле супружеских отношений; воля одного должна сообразоваться с волею другого. Ни муж без жены, ни жена без мужа немыслимы (1Кор. 11:11). Как жена не властна над своим телом, но муж; так и муж не властен над своим телом, а жена. Уклоняться им друг от друга уже нельзя без взаимного соглашения (1Кор. 7:4–5).

Таким образом, если муж и жена безраздельно и равно принадлежат друг другу, друг друга взаимно восполняют и довершают, то отсюда, естественно, является требование единства брака. Истинный супружеский союз возможен только между одним мужем и одной женой. Каждый имей свою жену, и каждая своего мужа (1Кор. 7:2).

«Если бы Бог хотел, – говорит Златоуст, – чтобы жену оставляли и брали другую, то сотворил бы одного мужчину и много женщин».

«Премудрое слово, – рассуждает Григорий Богослов, – в недра обоих полов влияв любовь, побудило их стремиться друг к другу. Но, чтобы не всякая жена стремилась ко всякому мужу, положило предел вожделениям, который называется супружеством. Эту узду для незнающего меры вещества, чтобы при его стремительности и необузданных порывах, когда бы люди кучами привлекались друг к другу, от незаконных сообщений не пресекся священный человеческий род, и неудержимым безрассудством порываемая похоть не возбудила во всех и войн, и огорчений».

Отсюда многоженство, столь распространенное в древности, с христианской точки зрения, является делом совершенно ненормальным, противным самой природе, ибо в нем рассекается одна и та же плоть. Тело рассеченное умирает, и супружеский союз, разъединяемый в полигамии, теряет свою жизнь, свое значение. Потому, что в этом союзе два индивидуума, так сказать, сплавляются в совершеннейшем единстве жизни, и уже ни в одном из них невозможно предполагать нужды входить в такие же отношения с кем-нибудь третьим, четвертым и т. д. Если является таковое стремление, единство жизни прерывается, взаимовосполнение становится невозможным, и брак получает характер чисто инстинктивного, животного влечения, чувственного удовольствия.

История показывает, что полигамия (многоженство) и конкубинат (внебрачное сожительство), созданные сладострастием мужчин, властью и капиталом высших классов, особенно тяжело отзываются всегда на положении женщины.

Следовательно, устанавливая строгое единство брака, христианство оказало этим прежде всего неизмеримую заслугу женщине. В полигамии жена является только предметом чувственного наслаждения, нисходит в ряд житейских прихотей, тешащих животные инстинкты. Она не только невольница мужа, но приравнивается даже к его вещественной собственности, которая покидается, когда надоедает, или же, как достояние богатого хозяина, с подобными ей сберегается, как бы в кладовой, – в гареме под стражей. Тут не может быть и речи об искренней, живой супружеской любви, потому что истинная любовь не может делиться, раздвояться, троиться. Развлекая чувство любви, полигамия совершенно убивает его.

Если и говорят, что многоженец имеет всегда более любимую жену, то конечно это не любовь в ее высоконравственном смысле, а скорее только инстинктивное влечение – преимущественно внешняя, чувственная привязанность, возникшая моментально и моментально же могущая исчезнуть при встрече с новой, почему-либо более завлекающей личностью.

В полигамии немыслимо и семейство с тем великим значением, какое имеет в нем женщина в различных отношениях.

Деморализуя мужчину, полигамия еще более деморализует женщину, ибо вместо развития в ней высоконравственных женских качеств развивает в ней зависть, ненависть, ревность, плотское вожделение и распутство. Женщина обречена на мучение – всякую минуту и всю жизнь жить в постоянной и непримиримой вражде с тремя, четырьмя и более соперницами, спорящими за сердце общего мужа, который, принужденный разделить себя между многими, не отдается ни одной и, не имея возможности любить всех, кончает презрением всех.

Полигамия возможна лишь там, где человеческое назначение ограничивается животными влечениями, целью и задачей жизни поставляется чувственное удовольствие, где чувственное наслаждение является даже предвкушением и небесного блаженства. Таково мусульманство; таково большею частью язычество, где люди, по выражению апостола, жили в похотях сердец их (Рим. 1:24); таковы вообще люди, ходящие по плоти, а не по духу (Рим. 861).

Христианство же как воззрение высоконравственного характера, направленное к возвышению и восстановлению господства лучшей, разумно-нравственной стороны человеческой природы, непримиримо с полигамией.

Возведя женщину на высокий пьедестал как существо разумно-нравственное, свободное и вообще обладающее всеми человеческими правами, оно не могло ввергнуть ее снова в область рабства, животности, отрицания высших человеческих прав и достоинств. Поэтому оно осудило многоженство и внебрачное сожительство, утвердило строгое единство брака и в нем положило коренное основание жизни семейной и начало правильной жизни общественной.

Из первоначальной идеи брака как тесного, внутреннего союза, сообразного с требованиями природы и Божественного закона, вытекает также то следствие, какое и вывел Иисус Христос против фарисеев: Что Бог сочетал, того человек да не разлучает (Мф. 19:6).

Допущение развода, как мы видели, всегда дурно отзывалось главным образом на половине слабейшей, на женщине. Следовательно, запрещение развода, как явления совершенно ненормального, по христианскому воззрению на брак, также имеет благодетельное значение преимущественно для женщины. Произвол мужа, пользовавшегося некогда привилегией отпускать свою жену и брать другую, уничтожен.

Женщина – не вещь, которая сменяется за негодностью. Право развода не может быть отождествляемо с правом личной материальной собственности, которая может быть продана, подарена, брошена, как думали в древнем мире.

Фарисеи в разговоре со Спасителем сослались было на авторитет Моисея, дозволившего разводиться с женою и давать ей разводное письмо, но услышали от Него ответ, что не Моисей был собственно виновником этого ненормального явления, а низкое нравственное состояние тех, которым было дозволено отпускать своих жен: Моисей по жестокосердию вашему позволил вам разводиться с женами вашими (Мф. 19:8; Втор. 24:1).

Действительно, сердца тогдашних людей были так жестоки, понятия так грубы, страсти так необузданны, весь нравственный строй настолько несовершенен (Втор. 10:16), что в пользу их нужно было сделать некоторую уступку, чтобы не подать повода к сильнейшим преступлениям. Под влиянием ненависти к неугодной жене и в порыве страсти раздражения, древние стали бы убивать своих жен или явно прелюбодействовать. Нравственная сила брачного союза, истинное достоинство женщины, единение мужа и жены по плоти и духу, – все это такие идеи, которые были непонятны ветхозаветному человечеству.

Поэтому закон, применяясь к уровню его нравственного и умственного состояния, не решался объявить супружество нерасторжимым. Так, обыкновенно, людям грубым и невежественным легко извиняется то, что положительно нетерпимо в человеке просвещенном; детям дозволяется многое, что не извинительно взрослым. С точки же зрения чисто нравственной, развод никак не может быть допущен, и Моисей, таким образом, допустил то, чего нельзя было не допустить; ради грубости, неразвитости, или, по выражению Спасителя, жестокосердия еврейского народа. Но и Моисей ограничил произвол в разводах, предписав мужьям давать женам книгу распустную, т. е. совершить акт развода письменно, формально, гласно, запретив также возобновлять расторгнутое супружество и т. п.

Напротив, христианство, созидая высшие идеалы нравственного совершенства, не могло разрешить развода как явления противного первоначальной высоконравственной идее брака. А сначала не было так (до греха) (Мф. 19:8). Переделывая весь нравственный строй человека, христианство легко достигает того, что и закон о нерасторжимости брака делается вполне удобоисполнимым. Внешняя непривлекательность жены, недовольство многими свойствами ее характера, – все это приносится в жертву высшей нравственной цели, как это мы еще разъясним ниже, при рассмотрении вопроса о взаимных отношениях христианских супругов.

Следовательно, развода если и можно требовать, то исключительно во имя нравственной неразвитости общества, того жестокосердия, которому сделал уступку Моисей. Пока не осознан чистый идеал супружества, говорят, можно допустить развод как временную меру. Но это значит уже отказаться от христианских преимуществ, отчаяться в своей годности для христианской жизни, вместо того чтобы стараться о своем нравственном развитии.

Итак, брак нерасторжим в христианстве. Развод, сам по себе, даже несоединим с понятием о браке. Никто не может разлучить того, что и по Божественному установлению, и по неизменному закону природы и нравственности, нерасторжимо.

Всякий произвольный развод Спаситель подвергает такому строгому суду, что называет прелюбодейством – и новый с другою женой брак мужа, оставившего первую жену, и брак другого лица с этой женою оставленной. Прелюбодейство здесь с той и другой стороны, потому что первый брак по закону не может считаться расторгнутым (Мк. 10:11–12; Лк. 16:18).

Но вот брак расторгается сам собою, когда существо его нарушено, когда одна из сторон, вступивших в брак, явно оскорбляет его нравственное значение, вступая в непозволительную связь с лицом посторонним.

Развод из-за прелюбодеяния (Мф. 5:32), допущенный в христианстве, в существе дела есть не развод еще существующего брака, но внешнее, формальное, так сказать, разделение того, что уже внутренне и существенно разделено прелюбодеянием.

Таким образом, формальный развод, по христианскому воззрению, возможен только в области греха, после того как в существе дела брак уже расторгнут прелюбодеянием.

Кто же помимо этого условия решится развестись и вступить в новый брак, тот прелюбодействует.

Раскрывая частное учение Иисуса Христа об этом предмете и делая из этих идеальных и общих положений практические приложения к новоустрояющемуся быту христиан, апостол Павел остается верен принципу Учителя. Он учит, что жена привязана законом к своему мужу на все время, пока жив ее муж; точно так же и муж: Соединен ли ты с женой? не ищи развода (1Кор. 7, 27).

Даже брак, заключенный еще в язычестве, остается в силе, хотя бы одна из сторон перешла в христианство, если только другая сторона, неверующая, не хочет разделяться: в этом случае неверующая половина освящается верующею, ибо они одна плоть. Но если неверующая хочет разделиться, то в таком случае делать нечего: во избежание ссор и несогласий нужно разойтись, ибо нехристианин не может быть удержан правилами христианской нравственности.

В силу этого новое заключение браков христиан с неверующими у апостола не находит оправдания (1Кор. 6, 15; 7, 39; 2Кор. 6, 14).

Если же вследствие какого-нибудь человеческого заблуждения брак верующих будет расторгнут одним из супругов, то в таком случае следует искать или возобновления расторгнутого брака, или же нести свою вину и оставаться уже в состоянии безбрачия, чтобы иначе не подать повода к прелюбодеянию; ибо, согласно учению Иисуса Христа (Мк. 10, 11–12), отпущенная жена, вышедши за другого, прелюбодействует, так же как и тот, кто женится на ней. «А вступившим в брак не я повелеваю, а Господь, – относительно этого замечает апостол, – не разводиться с мужем, – если же разведется, то должна оставаться безбрачною, или примириться с мужем своим... Остался ли без жены? не ищи жены (1Кор. 7, 10–11; 27).

Только смерть одной из сторон разрешает супружеские узы, после чего оставшаяся в живых половина свободна вступить в новый брак, потому что лучше снова вступить в брак, чем разжигаться (1Кор. 7).

Все эти правила христианской нравственности, как видим, имеют одинаковое приложение к мужу и жене, в противоположность законам греко-римским, которые, дозволяя развод, все преимущество прав в этом отношении предоставляли мужу, так что муж мог решительно оставить жену в случае действительных, или даже только подозреваемых ее преступлений. Но сам, в случае явного нарушения супружеской верности, не подлежал суду, и жена в таком случае не имела права на развод с виновным мужем.

Христианское учение о разводах, с самого начала встретившись с гражданскими законами язычества, долго еще должно было бороться с ними. Святые отцы Церкви защищали равноправие женщины в деле условий брачной жизни и восставали против обычая, который давал мужу больше прав в этом отношении.

«Не говори мне теперь о внешних (нехристианских) законах, которые жен прелюбодействующих влекут в судилище и подвергают наказаниям, а мужей, которые имеют жен и развратничают со служанками, оставляют без наказания; я прочитаю тебе Закон Божий, который равно укоряет и жену, и мужа и называет это дело прелюбодеянием... Тело мужа уже не принадлежит мужу, но жене. Пусть же он хранит в целости собственность ее, пусть не уменьшает и не повреждает ее (прелюбодеянием)... Так пусть поступает и жена. В этом между ними совершенное равенство... и муж не имеет никакого преимущества перед женою и подобно ей наказывается, если нарушает законы брака», – писал Златоуст.

В наши дни распущенность в супружеских отношениях тяжело отзывается прежде всего на положении женщины. Юридически женщина не судится строже в случае внебрачных связей, но зато суд общественного мнения ее преследует неумолимо и иногда доводит до страшных преступлений вроде детоубийства, тогда как мужчина, в сущности, может быть более виновный, ускользает от этого суда и не отвечает за плоды своей страсти.

Таким образом, для женщины условие нерасторжимости брака имеет весьма важное значение. Особенно ввиду ее физиологических немощей как матери, ввиду ее большей, сравнительно с мужчиной, целомудренности и привязанности к мужу, детям и дому. Нерасторжимость брака обещает женщине за достойное положение всей ее жизни, так что потеря молодости, здоровья, красоты не может ей повредить и не мешает ей всегда оставаться подругой для супруга, матерью детей, госпожою своего дома.

Говорят, что нерасторжимые узы брака своего рода рабская цепь; но это цепь, сдерживающая необузданные и мимолетные порывы чувственных пожеланий и освобождающая от несравненно жесточайших цепей разврата (1Кор. 7, 2). Чувство стыдливости, столь свойственное людям, тоже своего рода цепь, но цепь драгоценная для человеческого достоинства, для человеческих отношений. В этом смысле верно называют супружеский союз как бы вторым стыдом, который укрывает женщину от похотей мужчин и гарантирует ей истинное достоинство, непорочность, спокойствие.

Что же касается злоупотреблений, во имя которых требуют свободы развода, то в истинно-христианском супружестве они, собственно говоря, немыслимы, и виноваты в них не условия христианского брака, а собственная нравственная неразвитость и испорченность людей, против чего, собственно, и следует протестовать, против чего и действует христианство.

По христианскому учению, брак не только тесный, единый и нерасторжимый супружеский союз, совершаемый по требованию природы, согласно Божественному установлению, но это еще союз такого рода, который имеет высшее религиозное освящение и таинственное значение, – есть образ союза Христа с Церковью. Евангельская нравственность вообще отличается характером религиозного освящения. Нравственное совершенство здесь возводится к высшему идеалу, к совершенству Отца Небесного (Мф. 5, 45–48).

Такое высшее освящение сообщает особую силу и жизнь нравственности. Так как естественными силами человеку невозможно осуществить в себе указанные ему идеалы (Ин. 15, 5; Рим. 5, 1–2), то и является нужда в силе благодати, которая укрепляет человека на поприще нравственной жизни. Осуществление супружеского идеала обусловливается помощью благодати. Брак получает значение Таинства.

Указывая на это особенное значение христианского брака, апостол говорит, что брак должен быть в Господе (1Кор. 7, 39), т. е. согласно с заповедью Господа о чистоте и святости брака, по благословению Божию, а не по простому влечению похоти, как свойственно людям плоти, язычникам. Поэтому с древних пор христиане, признавая брак не просто делом естественным, но союзом высоконравственным, идеал которого находится в духовном союзе Христа с Церковью и без помощи благодати не достигается, считали необходимым церковное освящение или благословение брака, низводящее благодать Божию на брачующихся. Все указанные выше условия христианского брака получают полную свою силу и осуществление только ввиду этого особого, сакраментального значения брака.

Следовательно, если каждое отдельное условие христианского брака имеет, как мы видели, благое значение для женщины, то, в особенности, когда эти условия получают благодатное освящение. Отсюда брак, заключаемый вне Церкви, или так называемый гражданский брак, не может уже иметь такого значения.

Гражданский брак можно рассматривать с двух сторон. Во-первых: он является или там, где между государством и Церковью не существует единства, связи и взаимного доверия, где государство, игнорируя церковное участие в деле брачных отношений, само определяет их, на основании тех условий и законов, без которых не считает возможным свое благоустройство. Во-вторых: гражданский брак появляется и в том случае, когда, признавая условия христианского брака невыполнимыми для общества, которое допускает постоянные злоупотребления, государство считает нужным изменить эти условия, заменить их новыми, и, таким образом, создает новую форму брака.

В том и другом случае государство, скрепляя естественный союз супругов известными юридическими, формальными условиями, не имеет уже в виду собственно высших христианских целей. Оно сообразуется не с требованиями общей, чистой нравственности, но с нравственным строем общества и его безнравственными желаниями.

Общество, по жестокосердию своему, оказывается не в состоянии подчиняться условиям христианского брака, и правительство дозволяет изменить эти условия: является брак временный, удоборасторжимый простой контракт, не имеющий ничего общего с высоким идеалом отношений Христа к Церкви. Словом, брак не христианский, которого истинная Церковь не может благословить.

Как союз временный, легко расторжимый, гражданский брак не благоприятствует естественной привязанности женщины к детям и семье. Вместо облегчения участи жены учреждение гражданского брака отягчает ее участь, разрушая, может быть против ее воли, столь драгоценные для нее привязанности семейные.

Будучи внешней сделкой, не имея нравственной серьезности христианского брака, гражданский брак легче допускает нарушение супружеской верности, а с тем – падение семейства и унижение женщины. Обязательность любви, освящаемая в христианском браке высшей нравственной идеей и опирающаяся на вере в благодать, здесь скоро становится тягостной, кажется порабощением. Страсть ищет себе свободы и не сдерживается внешними, официальными требованиями. Страсть умолкает только под влиянием нравственных и религиозных требований.

Доказывая важное значение последних в отношении к прочности супружеского союза, Амвросий Медиоланский замечает: «Если всякая женщина, соединенная с мужем, не без великой опасности совершает прелюбодеяние, когда брак заключен при десяти свидетелях, то что сказать, если духовный супружеский союз, заключенный среди бесчисленных свидетелей Церкви, пред Ангелами, Воинством Небесным, нарушается чрез прелюбодеяние?».

Для христианского супруга нарушение обязательства, данного пред лицом Церкви и пред престолом Божиим, – дело весьма не безразличное: это возмущает его нравственное и религиозное чувство; в неверности к жене он видит измену христианскому долгу, непокорность Богу, согласно учению апостола (1Сол. 4, 7–8). Отсюда протестантство, отвергнув брак как Таинство, значительно ослабило семейные узы и дало свободу проституции.

К этому нужно прибавить, что христианство старается устранить при заключении браков всякое проявление легкомыслия, насилия, принуждения и каких-нибудь низких, корыстных побуждений, которые, легко внося разлад в супружеские отношения, помрачают идею брака и затрудняют удобоисполнимость его условий.

Отсюда, в христианстве жена не может быть отдана мужу против ее желания, по воле лишь родителей или родственников; она не покупается, как товар, за деньги и имущество; она не может быть приобретена сильнейшим насильно: она отдается мужу по совершенно свободному решению и становится его, ибо она сама того хочет.

То же должно сказать и о муже. Оба они отдаются друг другу навсегда, не по силе контракта, не по принуждению, не из корыстных видов, но по свободному соглашению и внутреннему нравственному влечению.

Что же касается упомянутых выше канонических постановлений о необходимости родительского согласия на брак (Прав. Вас. Вел., 22, 38, 42), то нужно прибавить, что требование согласия родителей при заключении браков в христианстве направлено было против некоторых нехристианских явлений, например, похищения девиц, тайного бегства их из дома родительского с целью вступить в супружество, иногда преждевременно, по легкомыслию и т. п.

Устанавливая это требование, Церковь хотела поддержать и серьезность брачного дела, и христианское почтение детей к родителям, под наблюдением которых они живут и воспитываются, но не утверждала этим родительского произвола, не устраняла и свободного соглашения самих вступающих в брак.

Главное же, придавая весьма серьезное значение браку, христианство и заключение его обставляло многими условиями, во избежание возможности оскорбления брачного союза впоследствии.

Сюда, например, относится также обычай собирать сведения о женихе через лиц, назначенных от епископа, о невесте через диаконисс и т. п., без чего брак задерживался.