О девстве

О девстве

О девстве

Христианская женщина с особенной любовью весьма нередко стремилась к девственному состоянию. Это явление не может быть оставлено нами без внимания при разрешении вопроса о значении женщины в христианстве. Должно признать, что христианское учение о девстве имеет для женщины особенное значение.

Выставляя девство как состояние вполне законное и даже вожделенное для того и другого пола, христианство очевидно и решительно признало этим совершенную индивидуальность человеческой личности женщины, ее самостоятельное и независимое от мужчины бытие и значение, – предметы древнему миру непонятные.

Нельзя сказать, чтобы девство было в христианстве явлением новым. Оно известно было и древнему миру. Но в древности девство имело совершенно другой характер, и значение его для женщины, было иное.

Нам известно, что в древности как вообще отдельное лицо не мыслилось отдельно от общества и вне его не имело значения, так в особенности женская личность ценилась не сама по себе, а только по своим таким или другим отношениям к мужчине.

Сообразно с этим и девство там не имело личного, индивидуального характера. Кроме того, что это было явление совершенно исключительное, оно вызывалось общественными религиозными потребностями.

Языческую женщину обрекали на девство для служения при храме какого-нибудь «божества. Так жрицы богини – покровительницы домашнего очага – Гестии (у греков), или Весты (у римлян), обрекались на девство постоянное, или ограниченное известным продолжительным сроком, под страхом ужасной казни за нарушение своего обета.

Такой казни, по преданию, подверглась, например, весталка Рея Сильвия, когда родила Ромула и Рема; ее зарыли живую в землю.

Это принуждение к обету уже достаточно говорит о пассивности и порабощении языческой девственницы. Целомудрие ее, охраняемое строгими законами, считалось связанным теснейшим образом с благополучием государства. Весталки пользовались большим почетом, имели некоторые привилегии, ходили в сопровождении ликтора, пользовались особыми почетными местами в театре, могли освобождать от казни встречавшихся с ними преступников, имели право ездить по улицам Рима в то время, когда этого права лишена была сама императрица.

Но все это принадлежало весталке не за ее какие-нибудь личные достоинства; все ее права зависели исключительно от ее служения; она уважалась не как личность, а как служительница уважаемого божества, в храме которого она должна была служить и близость к которому сообщала ей даже пророческий дар и чудесную силу ее молитве.

Отсюда, как скоро она показывала нерадение в деле служения, когда, например, по ее недосмотру погасал священный огонь, с нею обходились недостойным образом, подвергая позорному бичеванию.

Или, в Риме был, например, закон, спасавший весталок от позора казни. Но, как ясно видно из слов Диона Кассия о дочери Сеяна, осужденной сенатом на смерть, закон этот вовсе не показывает, чтобы дорожили личностью женщины-девы, а свидетельствует только о характере религиозного чувства римлян, искони настроенного в пользу неприкосновенности девственной служительницы богов и возмущавшегося при мысли, что дева должна пасть под секирой палача. Но народное чувство остается совершенно спокойно при виде казни той же весталки, только предварительно лишенной девства.

Не таково значение христианского девства. Тип христианской девы, как мы сказали, представляет одно из лучших доказательств самостоятельности, независимости, индивидуальности женской личности. Бытие ее не связывается непременно с мужчиной. Брак для женщины не есть состояние необходимое, единственно нормальное, вне которого женщина теряет всякое значение.

Некоторые говорят, что женщина, не имевшая счастья сделаться супругой и матерью, есть какое-то неоконченное существо, достойное сожаления; что всякое воспитание женщины должно обусловливаться отношением ее к мужчине. Нравиться мужчинам, быть им полезной, заставить их себя любить и почитать; или воспитывать их в юности, заботиться о них в зрелом возрасте, утешать их, услаждать их существование, – вот обязанности женщины во всякое время, и к этому нужно готовить ее с детства.

Такие мысли, стирающие самобытность женской личности, не мирятся с духом христианства, в котором существуют общие для всех нравственные интересы, более широкие и дающие более простора для развития личности и индивидуальности. В христианстве выше какого-нибудь частного служения стоит служение человечеству вообще, гармонично сливающееся здесь со служением Богу (Мф. 25:35–46).

Отсюда, пол женщины не может иметь такого исключительного значения, какое он имеет вне христианства. Женщина, оставшаяся девой, не лишается никаких своих общечеловеческих, нравственных прав как гражданка Царствия Божия, имеющая и свое служение в этом Царстве. Состояние ее не только не может быть источником скорби и унижения, напротив, является в христианстве таким состоянием, которым можно воспользоваться как средством, удобнее ведущим к высшему, нравственному совершенству и величию.

Христианская дева окружена блестящим ореолом славы, она носит лестное имя невесты Христовой, по жизни уподобляется Ангелам. Чуждая интересов земных и материальных, свободная от забот и нужд житейских, она беспрепятственно и всецело может служить высшим интересам нравственным, небесным, которые христианство поставляет для каждого на первом месте (Мф. 6:31–33).

Незамужняя заботится о Господнем, как угодить Господу, чтобы быть святою и телом и духом, – писал апостол Павел к Коринфянам, – а замужняя заботится о мирском, как угодить мужу (1Кор. 7:34).

Иоанн Богослов в Апокалипсисе представляет девство настолько высоким и святым состоянием, что только люди такого состояния сподобляются стоять пред престолом Агнца и воспевать пред Ним новую песнь. На челах у них написано имя Отца Агнца. Они одни знают только свою священную песнь, никто другой не может научиться ей. Они следуют за Агнцем, куда бы Он ни пошел. Они искуплены из людей как первенцы Богу и Агнцу. В устах у них нет лукавства; они непорочны пред Престолом Божиим (14, 1–5).

В творениях святых отцов и писателей христианских с самых первых веков проводится такой же высокий взгляд на девственное состояние. Ориген, например, в своем сочинении против Цельса замечает: «У других стерегут, чтобы они пребывали в чистоте, во славу какого-нибудь бога. У христиан подвижницы соблюдают совершенное девство, не для почестей людских, не для наград и денег, и не для пустой славы».

Также у Тертуллиана, Мефодия Тирского, Киприана, Антония Великого, Иеронима, Златоуста и многих других находим множество мыслей о высоте и святости девственного состояния. Они прославляют девство и величают его самыми высокими и лестными названиями.

«Чудно и славно девство. Это – питие, которое источается не землею, а небом... Это цвет на древе Церкви, красота и благолепие благодати духовной, лучшая часть стада Христова, печать совершенства, подобие Ангелам, духовная и святая жертва; это венец, сплетенный из цветов добродетели, благоухающая роза; общение славы Единого истинно Святого и Непорочного Бога. Или, по выражению Постановлений апостольских, дева есть храм Божий, дом Христов, обиталище Духа Святого».

Григорий Богослов со свойственной ему поэтичностью описывает одно таинственное видение, которое воспламенило в нем любовь к девственности.

«Мне представлялось, – рассказывает он, – что подле меня стоят две девы в белых одеждах, обе прекрасны и одинаковых лет. Ни золото, ни гиацинт не украшали их шеи, ни шелковые тонкие ткани, ни хитоны из нежного льна не покрывали их членов. У них не рассыпались по плечам златовидные кудри и не играли с легким дыханьем ветерков. Поясом стягивалась прекрасная верхняя одежда, спускающаяся на ноги до пят. Головным покрывалом закрывая ланиты, стояли они, поникнув взорами к земле. Обеих украшал прекрасный румянец стыдливости, сколько можно было заметить это из-под покрывал, плотно прилегающих к лицу. Уста их, заключенные молчанием, уподоблялись розе, лежащей в окропленных росою чашечках. Увидя их, я очень обрадовался. И они полюбили меня за то, что я с удовольствием смотрел на них; как милого сына целовали они меня своими устами, а на вопрос мой – что они за женщины, и откуда? – отвечали: «Одна из нас Чистота, а другая Целомудрие. Мы предстоим Царю Христу и услаждаемся красотами небесных девственников. Но и ты, сын, соедини ум свой с нашими сердцами и светильник свой с нашими светильниками, чтобы тебя, просветленного, перенеся чрез эфирные высоты, могли мы поставить пред сиянием Бессмертной Троицы». Сказав это, уносились они по эфиру, и взор мой следовал за отлетавшими».

Представляя девство в столь высоких и чистых образах, святые отцы строго заботились о том, чтобы эти чистые образы не помрачились каким-либо недостойным делом, или пороком, чтобы они не подпали каким-нибудь нареканиям и укоризнам. С этой целью они и в своих сочинениях, написанных в прославление девства, делают постоянные предостережения и вразумления тем, которые избрали себе жизнь девственную. В наставление таковым они писали и отдельные трактаты, показывая, в чем, собственно, состоит истинное девство, и какие действия и расположения противоречат ему и позорят это состояние.

Сообразно тому высокому значению, какое придавалось девству в христианской литературе первых веков, и практика церковная выражала особое внимание и уважение по отношению к девам. Церковь записывала девственниц в особые списки, отчего они носили название церковных, совершала над ними особый обряд посвящения от епископа или, с его разрешения, от пресвитера, усваивала им особые одежды, предоставляла им часть своих доходов и особое место в храме, на которое, по словам Амвросия Медиоланского, спешили многие знатные женщины, чтобы получить лобзание святых дев. Также считалось приятною обязанностью им услуживать.

Об Елене, матери императора Константина, известно, что она приглашала к своему столу дев, и, служа им сама, приносила на стол яства. Личность дев была священна. За оскорбление их, по указам христианских императоров, грозили тяжкие наказания.

При этом следует заметить, что этих дев нельзя смешивать ни с диакониссами, ни с так называемыми монахинями, которые жили в монастырях с IV века, тогда как те жили в домах родительских и получали содержание или от своих родственников, или, в случае нужды, от церкви, или же кормились трудами своих рук.

В вопросе о христианском девстве и его значении для женщины нельзя упустить из виду и тех увлечений и крайних взглядов, до которых доходили поборники девства, тем более что увлечения эти иногда приводили к результатам уже невыгодным для женщины.

Уже в первые века христианства состояние девства и безбрачия не только прославляли и предпочитали супружеству, но, в увлечении за пределы умеренности и благоразумия, так свойственном людям, стали до того унижать брачное состояние перед безбрачным, что только последнее считали приличным христианину. Такое мнение существовало еще во времена апостольские и распространилось, между прочим, в церкви коринфской.

Поэтому коринфяне сочли необходимым обратиться за советом к своему учителю, апостолу Павлу, который в своем Первом Послании к ним действительно коснулся вопроса о девстве и браке и представил в 7-й главе обстоятельное разъяснение идеи христианского девства и его пределов.

Относительно девства, – писал апостол коринфянам, – я не имею повеления Господня, а даю совет (25). Вступать в брак нет ничего предосудительного, напротив, совершенно законно и похвально, в предупреждение опасности блудодейства (2–9). Но кто может воздержаться от брака, относительно того было бы желательно, чтобы он и оставался так, подобно мне, – прибавляет Павел, но сейчас же и оговаривается, что в этом деле каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе (7).

Дело в том, что с браком необходимо сопряжены разные житейские беспокойства, скорби по плоти (28) и хотелось бы, чтобы люди были без забот мирских (32).

«Между замужней и девицей есть разница. Незамужняя заботится о Господнем, как угодить Господу, чтобы быть святой и телом и духом, а замужняя заботится о мирском, как угодить мужу. Говорю это для вашей же пользы, – продолжает апостол, – не с тем, чтобы наложить на вас узы [девства], но чтобы вы благочинно и непрестанно служили Господу без развлечения» (35). Таким образом, апостол ставит дело совершенно ясно и беспристрастно.

Блаженный Феодорит Кирский, объясняя это учение апостола, говорит: «Апостол повелевает не потому убегать от супружества, что оно противозаконно, а потому пребывать в девстве, что оно свободно от забот. Мысль брачующихся, делясь на многое, затрудняется в том, чтобы преуспевать в жизни строгой и совершенной. Избравшие же жизнь одинокую, всю мысль обращают на попечение о божественном».

Подобным образом и Златоуст пишет: «Девство такое дело, требующее такого труда, что Христос, сошедший с небес, дабы людей сделать Ангелами и представить им образец тамошней вышней жизни, не решился, однако, заповедать девство, ни поставить его в закон. Он дал заповедь умирать (а что может быть тяжелее этого?), непрестанно распинаться, благотворить врагам; но не положил закона о девстве: Он оставил его на волю слушателей, сказав: кто может снести, тот неси (Мф. 19:12)».

Таким образом, христианство представляет человеку полнейшую свободу в избрании того или другого состояния – брачного или девственного. Каждый в этом случае может сообразоваться со своими собственными силами и расположением; принуждения никому не делается.

В силу предоставленной каждому свободы в избрании девственного состояния, Церковь наблюдала, чтобы в этом деле не было ни малейшего насилия с чьей-либо стороны, но собственное расположение и произволение. В этом смысле говорит 18-е Правило Василия Великого. Сообразно с этим существовали нестеснительные положения, по крайней мере до IV века, даже относительно тех, которые вздумали бы оставить жизнь девственную и вступить в брак.

Впоследствии, с распространением монашества, обет девства хотели сделать более строгим, и выход из состояния девственного в брачное стали осуждать и ограничивать некоторыми постановлениями, но все-таки совершенно не воспрещали, и такой брак признавали.

Халкидонский Собор определяет на этот случай лишение общения церковного, хотя тут же прибавляет, что епископ имеет полное право оказывать снисхождение в этом случае (Прав. 16).

Другие правила налагают духовные наказания только на таких женщин, которые, посвятив себя девству, уже после сорокалетнего возраста, вздумают потом выйти замуж.

Все подобные постановления клонились, разумеется, не к стеснению собственно личности, а к утверждению более серьезного взгляда на такие предметы, как обет девства.

Но не противоречат ли свободе избрания девства в христианстве те выражения апостола, какие он употребляет, рассуждая о браке и безбрачии?

Если же кто, – говорит апостол, – почитает неприличным для своей девицы то, чтобы она, будучи в зрелом возрасте, оставалась так [из опасения за ее нравственность], тот пусть делает как хочет: не согрешит; пусть таковые выходят замуж. Но кто непоколебимо тверд в сердце своем, и, не будучи стесняем нуждою, но будучи властен в своей воле, решился в сердце своем соблюдать свою деву, тот хорошо поступает. Посему выдающий замуж свою девицу поступает хорошо, а не выдающий поступает лучше (1Кор. 7:36–38).

Не подчиняет ли апостол этими словами волю девиц желанию их родителей, не ставит ли он таким образом девство их в совершенную зависимость от посторонней воли? Этого сказать нельзя, потому что апостол говорит в настоящем случае применительно к существовавшему обычаю в иудействе и язычестве. Нигде девица сама не выходила замуж: ее всюду отдавали родители или родственники, у которых она жила.

У апостола речь идет не о том, должно ли отдавать в замужество девиц, или сами они должны выбирать себе женихов; но о том, что нет нужды непременно заботиться о выдаче своей дочери замуж, и без замужества может быть для нее состояние не только приличное, но еще более высокое и почетное, это – состояние девства. В другом месте сам же апостол выражается иначе: Если девица выйдет замуж, не согрешит (7, 28).

Значит, говоря о выдаче девиц родителями, апостол этими словами не хочет отнять воли у самих девиц, не предписывает обходить их внутреннее расположение, но рассуждает применительно к общему обычаю, предполагая при том, что добрые христианские родители сами, конечно, сообразуются с расположением своих дочерей и не насилуют их совести, что, очевидно, противоречило бы всему христианскому учению о девстве как состоянию свободно избранному, которое не каждый или не каждая вместить может, но кому дано.

Правда, история представляет примеры того, что родители, злоупотребляя своей властью, самовольно распоряжались иногда судьбой своих дочерей, посвящая их девству против их желания или препятствуя им вступить в число девственниц. Но те и другие злоупотребления вызывали осуждение со стороны поборников христианской истины и даже канонические постановления Церкви.

Когда красноречивый епископ Медиолана святой Амвросий своими проповедями о девстве многих девиц расположил остаться в этом состоянии и едва успевал раздавать им девственные покрывала, многие родители стали роптать на него и запрещать своим дочерям посещать церковь, где проповедовал Амвросий.

Под влиянием таких действий со стороны родителей девиц, святой отец произнес новое слово о девстве, в котором с особенной силой изобразил высокий образ девственницы, принимающей обет против воли родителей.

«Хорошо, если желание девицы согласно с волею родителей; но тем лучше, когда огонь любви к девственной жизни сам собою пылает в юном сердце. Пусть родители откажут в наследстве: у девы есть Жених Небесный, который обогатит ее неземными сокровищами. Противятся родители: значит, они хотят, чтобы ты, дева, победила сопротивление их; изъявляют часто негодование, чтобы ты научилась терпению; грозят отказом в наследстве, чтобы испытать тебя, можешь ли ты переносить без страха земные потери; обольщают тебя, чтобы видеть, в состоянии ли ты бороться с похотями. Препятствия для тебя – поприще испытания. Первая для тебя борьба – борьба с нежностью родителей. Победи прежде врага домашнего, и ты восторжествуешь над миром».

Против другого рода насилия родителей, когда они принуждали дочерей к девству, направлено 18-е Правило Василия Великого, несмотря на то, что тот же святой отец в другом месте соизволение родителей ставит необходимым условием замужества дочери (Прав. 38).

Сказанное о девстве, как состоянии, утверждающем самостоятельность и индивидуальность женской личности, может быть приложено и к состоянию вдовства.

Известно угнетенное и беззащитное положение вдовы в древнем мире. Не представляя самобытности женской личности, не мысля ее вне чувственного полового значения, иудеи и в будущей жизни хотели мыслить ее не иначе, как принадлежащей тому или другому мужу.

Поэтому, находя безвыходным в загробной жизни положение вдовы, бывшей замужем за семью братьями, в силу еврейского закона ужичества (Втор. 25:5–10) некоторые из них на этом основании отрицали возможность воскресения.

Спаситель, защищая догмат будущего воскресения, в то же время показал, что и на женщину можно и должно смотреть как на равную мужчине. Сподобившиеся достигнуть того века и воскресения из мертвых ни женятся, ни замуж не выходят и умереть уже не могут; ибо они равны Ангелам и суть сыны Божии, будучи сынами Воскресения (Лк. 20:28–36).

Мы знаем, с каким участием отнесся ко вдовам Христос, а потом Его апостолы, нашедшие нужным учредить в Церкви даже особую должность ради них (Мк. 12:42–44Деян. 6, 1).

Апостол Павел находил состояние вдовства не только не безотрадным, но еще вожделенным. Предоставляя полную свободу вдовице снова выйти замуж (1Кор. 7:39), он находит для нее еще более славным, если она останется так (40), для удобнейшего служения Богу и человечеству. Своей благотворительностью обществу (1Тим. 5:10), материнской заботливостью о нем и честным образом жизни она заслуживает общее уважение и почтение, подобающее матери (1Тим. 5:3–5). На этом основании вдовам была предоставлена в первенствующей Церкви особая должность – диаконисская, значение которой будет разъяснено ниже.

Хотя святые отцы преимущественную честь отдавали девству, но и вдовство нередко ставили на одинаковую с ним высоту, ибо не девство в физическом смысле составляет существенное достоинство девы, как это было, например, у римских весталок, но личные нравственные достоинства безбрачной определяют этот высокий тип (1Тим. 5:51Кор. 7:34).

Отличительным признаком девы и не девы апостол поставляет не брак и не воздержание, а свободу от забот у одной и множество забот у другой; «не сожитие есть зло, а препятствие к любомудрию», – говорит Златоуст.

«Не прерывай моих слов, – пишет тот же святитель к диакониссе Олимпиаде – вдове, – что я избрал тебя в лике дев святых, а ты вдова: ты не раз слышала от меня и в частных и публичных моих разговорах с тобою, в чем состоит девство, и что никакого нет препятствия причислиться тебе к сонму дев, даже превзойти их далеко, тебе, которая показала великое пред другими любомудрие, Павел, определяя девство, назвал девою не ту, которая не знает брака и не жила с мужем, но ту, которая печется о Господнем (1Кор. 7:34). И сам Христос, изображая, сколько милостыня лучше девства, половину исключил из сонма дев, потому что они пришли без милостыни, или лучше потому, что не были щедры на нее; ибо и у них был елей, но недостаточный. Напротив, тех, которые пришли без девства, но зато были богаты милостынею, принял Он с великою честью, именуя их благословенными Отца Своего, призывая к Себе, даруя им наследие Царствия и провозглашая о них пред целою вселенною. В присутствии Ангелов, в присутствии всей твари Он не отказался назвать их Своими кормильцами и странноприимцами. И ты услышишь некогда этот блаженный голос, и ты получишь взаимное возмездие с великим избытком. За одну милостыню столько наград, такие венцы, такая светлость, такой блеск и слава: что ж, если я коснусь, и позволь мне это сделать, – коснусь других добродетелей твоих? Не должна ли ты будешь праздновать, веселиться, торжествовать и украшать себя венцом?». Затем Златоуст исчисляет различные подвиги Олимпиады, ставящие ее на почетное место в славном сонме дев.

Как высочайший и чистейший идеал девства, христианство представляет Пресвятую Богородицу, Приснодеву Марию. Святая Дева является родоначальницей и освятительницей девственного состояния, которое становится, таким образом, вдвойне значимо для женщины. Не только само по себе, по своим внутренним достоинствам велико девство, но и в силу того, что Матерь Господа освятила это состояние. Она сделала его особенно вожделенным, ибо дева уподобляется Той, Которая родила Бога, и особенно славным, ибо, как говорит Амвросий Медиоланский, «что более может служить к прославлению девства, как не то, что Бог родился от Девы».

Всматриваясь далее в учение о Святой Деве Марии, не можем не видеть, что это учение имеет весьма важное значение для возвышения женской личности вообще. Мария, родив Христа Бога наитием Святого Духа, то, что принадлежало Христу по плоти, человеческого, сообщила Ему в Своем чреве.

Родив Богочеловека, Святая Дева оказала тем безмерную услугу всему миру, а чрез то доставила великую славу Своему полу.

«Жена, – говорит святой Григорий Нисский, – защитила жену; первая (Ева) открыла путь греху, а эта (Мария) послужила явлению правды; та последовала совету змея, эта представила Истребителя змея и произвела на свет Подателя света».

Древние и позднейшие святые отцы Церкви не находят довольно слов для исчисления заслуг Матери Божией. Ее служение делу нашего спасения, задолго предвозвещенное многочисленными пророчествами и прообразами, так возвышенно, нравственные совершенства Её так велики, близость Её к Престолу Господа Бога и матерное дерзновение у Сына Своего так очевидны, чтo богословствующий ум, собирая образы для восхваления Царицы Небесной из мира видимого и невидимого, часто останавливается в благоговейном недоумении.

В силу этих всемирных заслуг Богоматери, ввиду этих светлых сторон женской души, выразившихся в Пресвятой Деве, становится ненормальным пренебрежение и неуважение к полу, к которому принадлежит Она. Пол этот освящен и очищен рождением от Девы Единородного Сына Божия. Благословенная в женах составляет его честь и славу.

Можно сказать, что все возрасты и состояния женщины находят свой высочайший образец и освящение в Богоматери. Мария одновременно является и благородной Царской Дочерью и простой Женщиной, приобретавшей Себе пропитание трудами рук Своих; Она Дева и Мать, Супруга и Вдова; Сама верная Ученица Евангелия и Путеводительница других к спасению.

Прославляя Богоматерь, согласно Ее собственному пророчеству о Себе (Лк. 1:48), христианская Церковь выделяет Ее из среды остальных тварей видимых и невидимых.

«В мире нет ничего такого, – говорит Прокл, архиепископ Константинопольский, – что могло бы сравниться с Богородицей Марией. Человек! Прейди умом твоим все творения и смотри, может ли что не только превысить, но даже сравниться со Святой Девою Богородицей? Пробеги землю, осмотри море, исследуй воздух, углубись мыслью в небеса, испытай все невидимые силы и скажи: есть ли другое подобное чудо в каком-либо творении?»

Добродетели Пресвятой Богородицы и благодать Святого Духа, предочистившая Её для великого дела быть Матерью Божией, поставили Её выше всех праведных и святых людей и даже Сил Небесных. Церковь воспевает Её как Честнейшую Херувим и Славнейшую без сравнения Серафим. И вот женская Личность, равняющаяся в девстве с Ангелами, в лице Приснодевы становится выше Их. Как дерзнуть после этого презирать Женщину, сделавшуюся в Марии Матерью Бога, Посредницей человеческого спасения и блаженства, и проявившую в Ней человеческие Свои достоинства до превышения Бесплотных? Таким образом, и догматической своей стороной христианство направляется к возвышению женщины.

А.Н. Надеждин
Женщина христианка. Образ и значение женщины в христианстве